«Сегодня главное: уметь забывать! И не раздумывать!»
«"Вам хорошо, вы одиноки", — сказал мне Хассе. Что ж, и впрямь все отлично, — кто одинок, тот не будет покинут. Но иногда по вечерам это искусственное строение обрушивалось и жизнь становилась рыдающей стремительной мелодией, вихрем дикой тоски, желаний, скорби и надежд. Вырваться бы из этого бессмысленного отупения, бессмысленного вращения этой вечной шарманки — вырваться безразлично куда. Ох, эта жалкая мечта о том, чтоб хоть чуточку теплоты, — если бы она могла воплотиться в двух руках и склонившемся лице! Или это тоже самообман и бегство? Бывает ли что-нибудь иное, кроме одиночества? Я закрыл окно. Нет, иного не бывает. Для всего иного слишком мало почвы под ногами.»
«Родиться глупым не стыдно; стыдно только умирать глупцом.»
«Только глупец побеждает в жизни, умник видит слишком много препятствий и теряет уверенность, не успев еще ничего начать. В трудные времена наивность — это самое драгоценное сокровище, это волшебный плащ, скрывающий те опасности, на которые умник прямо наскакивает, как загипнотизированный.»
«Пусть наши дети заимеют богатых родителей!»
«Любовь чудесна. Но кому-то из двух всегда становится скучно. А другой остается ни с чем. Застынет и чего-то ждет... Ждет, как безумный...»
«Упорство и прилежание лучше, чем беспутство и гений...»
«— Ты будешь работать над портретом шесть недель?
— Какое там! Четыре-пять дней. Но ему я этого не могу сказать, а то ещё начнет высчитывать, сколько я зарабатываю в час, и решит, что его обманули.»
«Я охотно позвонил бы ей, но заставлял себя не делать этого. Мне не хотелось думать о ней так много. Мне хотелось, чтобы она была для меня нежданным подарком, счастьем, которое пришло и снова уйдет, — только так. Я не хотел допускать и мысли, что это может стать чем-то большим. Я слишком хорошо знал — всякая любовь хочет быть вечной, в этом состоит её вечная мука. Не было ничего прочного, ничего.»
«Будь что будет, пусть я сойду с ума от горя, когда потеряю её, но, пока она была со мной, всё остальное казалось безразличным.»
«Такт — это неписанное соглашение не замечать чужих ошибок и не заниматься их исправлением.»
«Я укрыл Пат пальто. Она улыбнулась мне.
— Ты любишь меня? — спросил я. Она отрицательно покачала головой.
— А ты меня? — Нет. Вот счастье, правда?
— Большое счастье.
— Тогда с нами ничего не может случится, не так ли?
— Решительно ничего, — ответила она и взяла мою руку.»
«— Вот это ты! - сказала Пат и засмеялась. — Я хочу жить, а ты хочешь денег.
— Чтобы жить! - возразил я - Настоящий идеалист стремиться к деньгам. Деньги - это свобода. А свобода - жизнь.»
«Вы не успели заметить, что мы живем в эпоху полного саморастерзания? Многое, что можно было бы сделать, мы не делаем, сами не зная почему. Работа стала делом чудовищной важности: так много людей в наши дни лишены её, что мысли о ней заслоняют все остальное. Как здесь хорошо! Я не видел этого уже несколько лет. У меня две машины, квартира в десять комнат и достаточно денег. А толку что? Разве все это сравнится с таким летним утром! Работа - мрачная одержимость. Мы предаемся труду с вечной иллюзией, будто со временем все станет иным. Никогда ничто не изменится. И что только люди делают из своей жизни, - просто смешно!»
«Она посмотрела на меня улыбаясь. Она почти никогда не отвечала, когда я говорил что-нибудь в таком роде. Впрочем, я и не рассчитывал на ответное признание. Мне бы это было даже неприятно. Мне казалось, что женщина не должна говорить мужчине, что любит его. Об этом пусть говорят её сияющие, счастливые глаза. Они красноречивее всяких слов.»
«Свет не светит, когда светло. Он светит во тьме. Выпьем за тьму!»
«И когда мне становится очень тоскливо и я уже ничего не понимаю, тогда я говорю себе, что уж лучше умереть, когда хочется жить, чем дожить до того, что захочется умереть.»
читать дальше
«"Вам хорошо, вы одиноки", — сказал мне Хассе. Что ж, и впрямь все отлично, — кто одинок, тот не будет покинут. Но иногда по вечерам это искусственное строение обрушивалось и жизнь становилась рыдающей стремительной мелодией, вихрем дикой тоски, желаний, скорби и надежд. Вырваться бы из этого бессмысленного отупения, бессмысленного вращения этой вечной шарманки — вырваться безразлично куда. Ох, эта жалкая мечта о том, чтоб хоть чуточку теплоты, — если бы она могла воплотиться в двух руках и склонившемся лице! Или это тоже самообман и бегство? Бывает ли что-нибудь иное, кроме одиночества? Я закрыл окно. Нет, иного не бывает. Для всего иного слишком мало почвы под ногами.»
«Родиться глупым не стыдно; стыдно только умирать глупцом.»
«Только глупец побеждает в жизни, умник видит слишком много препятствий и теряет уверенность, не успев еще ничего начать. В трудные времена наивность — это самое драгоценное сокровище, это волшебный плащ, скрывающий те опасности, на которые умник прямо наскакивает, как загипнотизированный.»
«Пусть наши дети заимеют богатых родителей!»
«Любовь чудесна. Но кому-то из двух всегда становится скучно. А другой остается ни с чем. Застынет и чего-то ждет... Ждет, как безумный...»
«Упорство и прилежание лучше, чем беспутство и гений...»
«— Ты будешь работать над портретом шесть недель?
— Какое там! Четыре-пять дней. Но ему я этого не могу сказать, а то ещё начнет высчитывать, сколько я зарабатываю в час, и решит, что его обманули.»
«Я охотно позвонил бы ей, но заставлял себя не делать этого. Мне не хотелось думать о ней так много. Мне хотелось, чтобы она была для меня нежданным подарком, счастьем, которое пришло и снова уйдет, — только так. Я не хотел допускать и мысли, что это может стать чем-то большим. Я слишком хорошо знал — всякая любовь хочет быть вечной, в этом состоит её вечная мука. Не было ничего прочного, ничего.»
«Будь что будет, пусть я сойду с ума от горя, когда потеряю её, но, пока она была со мной, всё остальное казалось безразличным.»
«Такт — это неписанное соглашение не замечать чужих ошибок и не заниматься их исправлением.»
«Я укрыл Пат пальто. Она улыбнулась мне.
— Ты любишь меня? — спросил я. Она отрицательно покачала головой.
— А ты меня? — Нет. Вот счастье, правда?
— Большое счастье.
— Тогда с нами ничего не может случится, не так ли?
— Решительно ничего, — ответила она и взяла мою руку.»
«— Вот это ты! - сказала Пат и засмеялась. — Я хочу жить, а ты хочешь денег.
— Чтобы жить! - возразил я - Настоящий идеалист стремиться к деньгам. Деньги - это свобода. А свобода - жизнь.»
«Вы не успели заметить, что мы живем в эпоху полного саморастерзания? Многое, что можно было бы сделать, мы не делаем, сами не зная почему. Работа стала делом чудовищной важности: так много людей в наши дни лишены её, что мысли о ней заслоняют все остальное. Как здесь хорошо! Я не видел этого уже несколько лет. У меня две машины, квартира в десять комнат и достаточно денег. А толку что? Разве все это сравнится с таким летним утром! Работа - мрачная одержимость. Мы предаемся труду с вечной иллюзией, будто со временем все станет иным. Никогда ничто не изменится. И что только люди делают из своей жизни, - просто смешно!»
«Она посмотрела на меня улыбаясь. Она почти никогда не отвечала, когда я говорил что-нибудь в таком роде. Впрочем, я и не рассчитывал на ответное признание. Мне бы это было даже неприятно. Мне казалось, что женщина не должна говорить мужчине, что любит его. Об этом пусть говорят её сияющие, счастливые глаза. Они красноречивее всяких слов.»
«Свет не светит, когда светло. Он светит во тьме. Выпьем за тьму!»
«И когда мне становится очень тоскливо и я уже ничего не понимаю, тогда я говорю себе, что уж лучше умереть, когда хочется жить, чем дожить до того, что захочется умереть.»
читать дальше